Несколько лет назад я смотрела фильм «We need to talk about Kevin» — завораживающий и дающий пищу для размышлений. Потом книгу, по которой снят фильм, решили прочитать и обсудить в рамках Зеленоградского Книжного Клуба.
Фильм оставил о себе приятное впечатление (как стоящее произведение), а так как смотрен был давно, можно было и почитать…

И это оказалось очень увлекательно. Конечно, я не скажу, что книга «приятная», но то, как Шрайвер ее написала, как героиня Ева пишет свои письма и рассказывает всю историю от начала и до конца — это, как минимум, интересно.

Кому-то в книге запоминается Кевин (его характер, его, с одной стороны, обделенность вниманием, с другой — полный фан, все его особенности и, в конце концов, преступление), а меня больше интересовала Ева и ее переживания (не удивительно, ведь это она «автор» того, что мы читаем). Очень во многом я ее понимаю, может быть даже в основном — ее страхе перед Кевином. Но не Кевином Качадуряном, КК, который совершил массовое убийство, а перед Кевином, сыном, человеком, который забрал любовь ее Любимого себе. Ведь в тот момент, когда Кевин зародился в животе, внимание и любовь Франклина, отца, переключилась на него. Все. Интересы Евы его не волновали, его волновало будущее, здоровье и все остальное — только его маленького мальчика, его сына, Его. Даже тогда, когда он еще не появился на свет.
Я говорю не о страхе перед детьми. Я говорю о том, что делиться с кем-то, пусть это даже родной человек (ребенок или родитель), своим Любимым тяжело и страшно.

Возможно, в этом была основная ошибка Евы. Она еще не получила «нужное количество» любви, а когда появился Кевин — не смогла ее отдавать и еще больше ее ужасало то, что Франклин, отец Кевина — «количество» любви, доставаемое ей, уменьшил в разы.
Когда же появилась Селия, Ева не только любила ее, мне кажется, ее тщеславие подпитывалось необходимостью Селии в матери. То есть Селия «додавала» ту любовь, что была необходима Еве. Опять-таки, не Ева была переполнена ей, чтобы дарить второму своему ребенку.
Но это лишь мое предположение. В данном случае, русский перевод названия «Цена нелюбви» становится двусмысленным.

Книга оставляет после себя грусть.

«I used to think I knew,» he said glumly. «Now I’m not so sure.»
— Я думал, что знаю, — угрюмо сказал он. — Теперь я не так уверен.